— Расступитесь! Дайте дорогу! — истошно скомандовал Спринглторп. — Дорогу мне! — И добавил, в который раз обмирая от ликующей лжи этих слов: — Пока я здесь, никто не погибнет.

Медленно-медленно пятилась толпа на берегу. Он ступил на землю, остановился и почувствовал, что его толкают сзади. Шагнув в сторону, он оглянулся и увидел, что мост полон спасателями. Они шли за ним плотной стеной по два в ряд в своих желтых комбинезонах и голубых касках. Первая пара несла, как канатоходцы балансир, трехметровый рельс, к которому была привязана толстая веревка, уходившая в глубь колонны.

— Ол райт, дедка! — крикнул Спринглторпу один из этой пары, наклоняя свой конец рельса и втыкая его в грязь. — Вери-вери гуд! Вперед!

«Вот почему пятились. Некуда было бежать», понял Спринглторп. Силы оставили его, он поскользнулся, упал, уронил радиомегафон, но напарник того, что держал рельс, подхватил Спринглторпа, поставил на ноги, сунул в руку перепачканный аппарат и, указывая на него и вперед, крикнул:

— Континью! Продолжай! Хорошо!

Спасатели пробежали вперед к баракам, у входа на мост осталось несколько человек, один из них выдернул из грязи по-прежнему стоявшего на четвереньках парня, поставил на ноги, наложил его руку на веревку, туго натянутую над мостом, и повелительно толкнул на другую сторону потока.

— Пошел! Пошел!

Парень затрусил по мосту. Следом, спотыкаясь и вскрикивая, пошла женщина с ребенком, потом еще кто-то, толпа дернулась, заходила ходуном, но спасатели были сильнее. Отталкивая впереди стоящих, они выхватывали из качающейся перед ними наваливающейся стены тел то одного, то другого и чуть не швыряли на мост. Уже никто не кричал, слышалось только тяжелое дыхание десятков людей.

Спринглторп схватил кого-то за руку и втиснулся грудью в толчею. Мегафон мигом вышибли из рук, больно ожгло губу. Но он прорвался, выволок за собой очумелого парня, неистово вырывавшего руку, дернул его к себе и сказал:

— Я капитан! Ты пойдешь со мной! Слушай, что я велю! Бери за руку еще одного и прикажи ему взять следующего.

Под ногами чавкала грязь, навстречу шли, ковыляли, бежали. Сбоку набежал спасатель, больно ткнул в плечо, закричал:

— Туда! Туда! Влево! Там другой мост! Большой! Быстро!

— Собери двадцать человек, доведи до моста, вернись и собери еще двадцать. И всем вели так делать. Ничего не бойся! — приказал Спринглторп парню. Тот как-то дико зарычал в ответ.

Там, в стороне, куда указал спасатель, Спринглторп увидел преградившую поток встопорщенную груду, в которой не сразу распознал крышу барака. Ее втащил туда невесть откуда взявшийся на том берегу трактор. Вся груда была облеплена людьми — десятками, сотнями.

— Все туда! Все туда! — закричал он, размахивая рукой.

Заревела предупредительная сирена. «Гейзер! — сообразил Спринглторп. — Надо переждать».

— Ко мне! Ко мне! Ложитесь! Переждем! — надсадно закричал он.

Земля заходила под ногами, затряслась, он упал на колени, боясь лечь, боясь, что его растопчут, а из трещины за бараками с гулом повалил пар. И вот взмыла ужасная серая стена, и все вокруг растворилось в многоголосом шипении и реве…

Спринглторп вернулся на безопасную сторону в конце третьего затишья, когда все, кто мог сделать это сам, уже перебрались через поток. Теперь спасательные команды ворошили развалины, искали прячущихся, раненых, заваленных. Ольфактометров, чуткие датчики которых позволяли найти людей по запаху, было всего четыре штуки. Катоды датчиков насыщались сернистыми парами, заволокшими окрестности, и выходили из строя один за другим. Близился вечер, а с ним тьма. Холода Спринглторп не чувствовал, но ведь холод тоже был. С севера от Памелы пришел вертолет с двадцатью солдатами и двумя фельдшерами. Они собирали женщин и детей, отводили группы за рощицу и сажали на вертолеты, шедшие в Линкенни. Остальных спасенных строили в колонны и вели пешком по проселочной дороге к лагерю № 3. Оттуда шли навстречу автобусы, грузовики, перехватывали колонну на ходу, забирали людей и везли в лагерь. У русских погиб один и трое были ранены. Спринглторп договорился по радио с Памелой, что та пришлет еще двадцать человек и они заменят людей Федорова, которым надо возвращаться в Линкенни. Там без них могут начаться нелады с отправкой самолетов с эвакуированными.

— Тут мы сами закончим, — сказал Спринглторп Федорову. — Спасибо вам. Я поговорю с Баунтоном. Представьте мне список. Мы наградим всех участников операции.

Полковник пожал протянутую руку Спринглторпа и шумно вздохнул.

— Такой был мужик! — сказал он. — Такой мужик!

Бог связи! Что ж я теперь без него делать буду? Эх! Не уберегся. Что у вас тут творится! Что творится…

— Капитан! — окликнули сзади.

Спринглторп обернулся и увидел незнакомого летчика.

— Капитан, меня поедали за вами, — сказал летчик, поднеся руку к шлему. — Вас срочно вызывают к президенту. Вот пакет. Мне приказано доставить.

Спринглторп разорвал конверт, развернул листок, напрягая зрение, попытался прочесть. Не сумел. Летчик отстегнул фонарик, зажег, подал.

— Благодарю, — сказал Спринглторп, осветил листок и, с трудом разбирая путаный почерк, прочел: «Поторопитесь. Через несколько часов я умру. Я должен привести вас к присяге, как президента республики. Это важнее всего. Ради всего святого, поторопитесь. Баунтон».

Темнело. Хлюпала грязь и талый снег. Невдалеке кто-то натужно кричал в радиомегафон. Отвратительно пахло серой и влажным паром. Спринглторп посмотрел на часы и увидел, что они разбиты вдребезги. «Где ж это я так?» — подумал он и спросил:

— Который час?

— Дамы и господа! Прошу внимания. У нас сегодня обычная повестка дня. Сначала сообщение геодезической службы. Затем слово управлению эвакуации, управлению социального обеспечения, внутренних и иностранных дел. Итак, вам слово, мистер Калверт. Прошу вас.

Низкий басовый рев плавно накатился, стал еще басовитей. Сейчас он переломится и станет пронзительным свистом. И он стал свистом, жестко надавил на уши. И начал спадать.

Спринглторп невольно посмотрел вверх, на белый пенопластовый потолок. И, словно не было потолка, увидел в сером январском небе огромную рыбоподобную тушу с шипами антенн, короткие узкие крылья, пузатые моторные гондолы, растопыренные угольники оперения, метание ярких вспышек стартовых огней по всему неуклюжему грузному силуэту. Туша плыла с такой натугой, так медленно, что просто не верилось, что через каких-то два часа она скатится с неба в трех тысячах километров отсюда, где-то под Полтавой. Полтава примет сегодня двенадцать рейсов — двенадцать тысяч человек. Через десять минут следующий самолет пойдет на Тампере, еще через десять — на Сегед. Все четырнадцать сегодняшних приемных аэродромов доложили о готовности — так сообщили от полковника Федорова. Отправка идет с восьми площадок. Две вчера закрыли. Зона опасности первой степени добралась и до них.

Он окинул взглядом развешенные карты. Калверт, как всегда, будет обстоятелен и подробен. Как всегда. Долго ли оно длится, это «как всегда»? Всего недели две. Как же оно стало таким привычным? Но ведь стало же!

Просыпаясь по утрам, Спринглторп берет со столика у изголовья коричневую папку «Р. Н. Калверт — Президенту республики». В папке всего один листок: вычерченная на кальке цветной тушью карта. Черной линией обведен первоначальной контур острова, синей — положение перед вчерашними толчками, красной — после вчерашних толчков, красная штриховка — зоны первостепенной опасности на сегодняшний день.

Мистика не мистика, но у этого парня просто нюх! Вообще-то это чудовищно — встает человек и деловито говорит: завтра провалится то-то, трещины возникнут там-то, океан продвинется туда-то. Вероятнее всего. И назавтра так и оказывается. Все точно. Другой бы уже тронулся от своих погребальных пророчеств, а этот! Спокоен, чрезмерно, по-провинциальному, щеголеват Еще три недели назад никому не ведомый геодезист мелкой строительной фирмы, он выстоял трехсуточную очередь к отцу Фергусу и, подняв к груди огромный сияющий портфель с безобразной косой царапиной — не уберег-таки в очередном битком набитом грузовике с беженцами, — проникновенно сказал: «Ваше преподобие, у меня нет никаких претензий, никаких жалоб. Я очень хорошо умею рассчитывать сложные сечения и объемы. Я понимаю, это немного, но ведь должно же это быть кому-то нужно». И вот он с упоением чертит свои апокалипсические карты, нашедший свое место пророк-канцелярист катастрофы, ставшей образом жизни.